Я работаю танцовщицей в шоу-балете. В Челябинске два года преподавала поул-дэнс и одновременно танцевала в ночных заведениях, но при этом жизнь моя была довольно обыденной и однообразной. Всё изменила первая в жизни поездка за пределы России. Я побывала в Египте и, вернувшись, начала судорожно искать работу за границей. Я загорелась этой идеей, наверно, как ничем и никогда до тех пор. За высокой зарплатой не гналась – была готова работать за копейки, лишь бы улететь навстречу приключениям. Писала резюме, отправляла, проверяла работодателей – и вот он, первый контракт. Он был ярким и многому меня научил. Я познакомилась с огромным количеством прекрасных людей, которые, абсолютно точно, сделали меня лучше.

Однако рассказать хочу именно про Бахрейн. Должна же я раз и навсегда ответить на вопрос, что это такое!

Первое впечатление

Когда хорошая знакомая сказала: «У меня сейчас подруга в Бахрейне на сцене работает, ей нравится. Не хочешь попробовать?», – естественно, мой первый вопрос был: «Это где вообще?». В общем, дала она мне контакты своей подруги, та дала номер менеджера, связались, обсудили детали, я отправила резюме, и через два дня мне ответили: «Прилетай!». Что ж, я легка на подъем. Хоть предыдущий контракт не кончился, быстро смотала удочки и улетела домой. Две недели отдохнула – и снова в бой. Лечу: Челябинск – Москва – Стамбул – Бахрейн. Чем дальше от дома, тем меньше русскоговорящих. На посадке на Бахрейн русских не было вообще, одни европейцы и арабы. Сижу, разглядываю всех, всё интересно. К слову, обожаю всё новое! Будь то люди, компания, работа, место пребывания – неважно. Главное, чтобы жизнь кипела, картинка менялась. И вот вижу: прямо напротив меня сидит девушка с российским паспортом. Я оживилась: «Ого, ты русская, даже неожиданно!» – сказала с улыбкой. У нас завязалась беседа. Оказалось, попутчица замужем за арабом и вылетала из Бахрейна, чтобы продлить визу. Когда я сказала, что лечу танцевать в шоу-балете, то услышала в ответ, что балетов в Бахрейне очень мало, называются они «русские бэнды», зато много представительниц древнейшей профессии – уверена ли я, что в моем случае всё чисто? Я начала нервничать, но сказала, что еду через проверенную знакомую. Попутчица возразила: «Бывает, и сестра сестру предает, а ты какой-то знакомой доверяешь». К слову, мы при этом уже входили в автобус, который везет до самолета. Будучи натурой крайне впечатлительной, я просто откровенно запаниковала и была готова развернуться и бежать! Сердце просто выпрыгивало из груди! Вроде бы, я прекрасно понимала, что моя знакомая действительно проверена годами, я ей доверяю, но слова попутчицы просто выбили меня из колеи. Это был самый длинный полет в моей жизни! Время от времени новоявленная подруга взвинчивала меня еще больше. Я прокручивала в голове все возможные варианты событий, чуть не плакала, но тут же себя успокаивала. Думала: если, не дай Бог, что, просто побегу в полицию. Дала этой девушке всевозможные номера телефонов, название отеля, куда еду, контакты тех, кому нужно сообщить, что я в беде. Теперь вспоминаю всё это с улыбкой – но тогда эта паникерша чуть было не довела меня до нервного срыва. Приземлились, паспорт-контроль, выхожу. Меня встречает мой менеджер, обняла, поздравила с приездом, а я искала подвох в каждой ее фразе. Идем в отельный автобус, садимся, она говорит: «Паспорт нужно будет отдать на ресепшн отеля, где вы проживаете». «Что?!» – подумала я про себя, и сказала: «Извините, но паспорт я отдавать не буду!». Она заулыбалась: «Хорошо, но потом тебе придется его туда сдать». «Потом, хорошо!». Приезжаем в мой бар, у девчонок как раз был самый разгар рабочей смены. Садимся за столик, я спрашиваю: «Это наш балет?». Она улыбается: «Это не балет, мы называемся Band, Russian band. На сцене пять девочек и мужчина-диджей – как позже мне сказали, его называют бэнд-лидер. Смотрю на посетителей, а они настоящие арабы, ну прямо как их по телевизору показывают: в национальной одежде, с платками на головах. Я в шоке! Говорю: «Так они прямо арабы-арабы! Даже в платьях в этих своих!». Менеджер смеется: «Ну, конечно, ты же в арабской стране!». Кажется, она меня в тот день приняла за сумасшедшую. Потом она говорила, что по скайпу и по телефону я ей очень понравилась, но во время первой встречи показалась слегка неадекватной… Конечно, такой прессинг в самолете! К слову, о баре: процентов восемьдесят пять звучащей музыки – арабская. Я арабику никогда не танцевала, но мое резюме их вполне устроило и, как они сказали, танцевать арабские танцы (хотя бы простейшие) мне не составит особого труда. В общем, к арабским танцам я себя уже морально подготовила, но то, что произошло дальше, было уже за гранью. Подходит ко мне тот самый бэнд-лидер, знакомимся, и первый его вопрос: «Ты поёшь?». «Нет – отвечаю я, – танцую!». «Ну, а вообще хоть как-нибудь поёшь?» – «Да вообще никак не пою!». «Ну, ладно, – проговорил он, – что-нибудь придумаем», – и ушел… Это что он там собрались со мной придумывать, возмутилась я. Что здесь всё чинно и благородно, без криминала, я очень рада, – но петь-то мы тоже не договаривались! Спрашиваю у менеджера, она рассказывает, что система такова: бэнд-лидер знает большинство посетителей бара, знает, кто какие песни любит, и девочки эти песни – русские, английские, арабские – разучивают и исполняют. Прекрасно – но я-то тут при чем?! С мыслью о том, что придется петь, долго не могла свыкнуться.

Закончилась смена, я познакомилась с бэндом. Почти всю жизнь работала именно в женских коллективах, имею представление, что это такое, – но этот оказался самым сложным из всех. Мне объяснили систему работы: танцуем, развлекаем гостей, каждый час-полтора показываем небольшое шоу из нескольких номеров. Посетители, если им нравится номер или определенная девушка, дарят ей цветы, от которых нам отчисляется процент: чем больше цветов – тем больше зарплата.

Начались трудовые будни. За пять часов работы зайти за кулисы и отдохнуть можно было два-три раза, на две песни. Ноги были стерты просто в кровь! За семь месяцев работы я даже начала косолапить: на мозоли наступать было просто невозможно, поэтому даже без каблуков ходить приходилось на внешней стороне стопы. Одна из многих издержек профессии. День для нас начинался в пять-шесть вечера: просыпались, приводили себя в порядок, звонили родным, ели и собирались на работу. Первый месяц сборы занимали два с половиной часа, потом полтора, а ближе к концу контракта и получаса хватало. Рабочая смена, а по возвращении в отель – пир на весь мир! Каждый день – праздник живота задолго до сна и прямо перед ним. Вот такой день, весь разорванный и перепутанный. Самый главный недостаток бахрейнского контракта – закрытая система. То есть, так просто на улицу не выйдешь, нужно пойти в магазин или в аптеку – звоним менеджеру, он звонит начальнику охраны, тот дает (а может, и не дает) нам секьюрити и идем. Это еще не так страшно, как шопинг. Для подавляющего большинства девушек поход за покупками – праздник, и для нас в том числе – но не на контракте. Шесть девушек, один охранник – и огромный торговый центр. Одной нужны линзы, другой – пижама, третьей – обувь, четвертой – поесть, пятой – в туалет, и так далее. Один раз мы решили схитрить и, сговорившись, бросились врассыпную. Охранник кричал, звал каждую из нас по имени, но мы бежали и смеялись, а он от безысходности просто схватился за голову и сел на том же месте. Это было так весело! Мы купили всё, что нужно, без беготни и нервотрепки. Час расплаты настал вечером: наш страж пожаловался главному управляющему отеля, и нас сильно отчитали, после этого на шопинг отпускали не больше двух девушек за раз.

Сотрудничество России и Белоруссии

Вернемся к моему «вливанию» в систему и коллектив. Мне повезло: за два дня до меня в бэнд приехала девочка-белоруска, шикарная певица. Для нее это был первый контракт, поэтому многое из того, что происходило вокруг, в коллективе, в баре, она не понимала, была очень доверчивой и всё принимала за чистую монету. Я её постоянно одергивала и наставляла, так сказать, на путь истинный. Так мы и сошлись, я просвещала её в вопросах выживания в женском коллективе, она меня приобщала к прекрасному – к пению… Прекрасно это звучало из ее уст, но не из моих… Первая репетиция. Бэнд-лидер, моя белоруска и я. Беру микрофон, пытаюсь петь – и пугаюсь своего голоса, не могу его слышать в колонках. Мои наставники говорят, что это нормально, первое время всегда так, когда не знаешь, как твой голос звучит в микрофон. Кстати, петь, например, дома, под душем я, действительно, очень люблю, и знаю, что получается неплохо. Но даже в караоке я всегда почему-то дико стеснялась петь. На первой репетиции пыталась петь «Смуглянку». Надо было видеть лицо нашего бэнд-лидера: «А почему такой выбор интересный?». А мне почем знать? Втемяшилось в мою дурную головушку, что именно «Смуглянка» поможет раскрыть мой певческий талант. В общем, боролась я сама с собой минут сорок, и вот, когда на меня уже перестали обращать внимание, запела. Когда минусовка стихла, бэнд-лидер сказал: «Слушай, что ж ты стояла и выделывалась? Я человек не эмоциональный, но скажу, что поёшь ты весьма неплохо!». Я была на седьмом небе от счастья, но в то же время понимала, что петь на сцене никак не готова. Мне предложили разучить песню «Вахтерам», она мне нравилась, я ее знала наизусть, и немного она у меня получалась. Репетировали мы пару дней, но на работе бэнд-лидеру я постоянно говорила, что петь пока не готова. И вот однажды он подзывает меня к диджейской стойке и говорит: «Вон, сидит араб, он любит русские песни. Через две песни поёшь!». «Кого поёшь? Куда поёшь? Я не буду! Нет, серьезно, не буду!». Но он молча уставился в монитор и не обращал на меня никакого внимания. Я поняла, что мне просто не отвертеться. Подлетаю к своей белоруске, говорю: «Мне сказали петь сейчас! Что ты там про дыхание говорила? Как правильно дышать?», но она лишь сказала, что нужно успокоиться и представить, будто я здесь одна, вот и всё. Начинается вступление моей песни и бэнд-лидер торжественно сообщает всем присутствующим, что это мой дебют, что я раньше никогда в жизни не пела и что очень волнуюсь, мол, поддержите, строго не судите… Подобрать более неуместные слова было просто невозможно! Это привлекло лишнее внимание, и все пялились на меня, как завороженные. Три минуты позора показались вечностью. Нет, это был, конечно, не совсем позор, но ощущение было именно такое. Моя белоруска поздравила меня с боевым крещением, араб, тот самый, любящий русские песни, дал мне цветочек, а после подошел к сцене и сказал: «Ты очень красиво танцуешь! Лучше больше не пой, просто танцуй!». Вместо того, чтобы вогнать в краску и смутить еще больше, эти слова меня просто взбесили, и я сказала: «Ты что не слышал? Я пела первый раз в жизни!». Он улыбнулся и ушел. А я тогда твердо решила, что хочу и буду стараться петь. К слову сказать, этот араб приходил не часто, и в следующий раз я его увидела спустя пару месяцев. И я пела. И не так, как в первый раз, а уже смело, с напором, без стеснения. Он улыбался, дал мне цветок и поднял палец в знак одобрения. Ох, как я была рада! Конечно, за это время я не стала прекрасной певицей, но у многих посетителей появились любимые песни в моем исполнении, они подзывали бэнд-лидера, говорили, что хотят услышать – я пела и получала свои цветочки. Мне это безумно льстило. Когда мы готовили большую программу ко Дню всех влюбленных, нам с подругой сделали именно певческий номер. Она-то певица, всё логично, но то, что в этой программе пела я … В общем, это очень здорово, когда ты, сам в себя не веря, всё-таки берешь себя в руки, перебарываешь страхи и комплексы и просто делаешь то, что должен, без лишних слов и оправданий.

Каждый раз – как первый

Вообще, на подобной работе каждый раз – боевое крещение. Каждый день всё как впервые, и к этому невозможно привыкнуть. Кажется, что если контракт уже, к примеру, пятый, то всё уже не так сложно – однако это не так. Каждый раз новый коллектив, новые правила, система, условия проживания и работы. И к этому невозможно привыкнуть. Я уверена, что каждый раз, перед каждым приездом в новое место, девчонки волнуются и переживают. Например, на предыдущем контракте в Турции у меня была отличная группа. Из всего балета я улетала первой (кстати, из-за контракта в Бахрейне), девочки оставались там. Как мы расставались в аэропорту я, наверное, не забуду всю жизнь. Даже сейчас мурашки по коже. Сказать, что мы ревели, – не сказать ничего. Если бы проводы продлились еще хотя бы полчасика, наверное, всплыл бы весь аэропорт. Проблема в том, что весь состав был набран на Украине (я приехала позже, потому что в программу включили номер на пилоне), они все были из соседних городов и при желании легко могли увидеться. А я россиянка, и плюс, тогда был самый разгар русско-украинского конфликта. Мы понимали, что, может быть, это наша последняя встреча. Я уходила на паспорт-контроль, а они, с заплаканными лицами, кричали: «Мы любим тебя, Россия!». Я всегда называла свою «банду» «Украина моя» и постоянно в шутку винила их в появлении у меня ужасного акцента – до сих пор нет-нет, да и вырвется характерное украинское «г».

Но в Бахрейне меня после горячей ванны ждал холодный душ: тут каждый был сам за себя, и на сцене и вне её. Работали мы в поте лица, и если вдруг у тебя размазалась помада, или остался на лице кусок салфетки – можешь не сомневаться: такой «красавицей» и будешь, пока не зайдешь за кулисы. Вначале меня это возмущало, но потом я приняла эти правила игры. У меня была моя белоруска, с которой мы прошли этот путь вместе и поддерживали друг друга в сложные моменты, а сближаться с кем-то в нашем террариуме совсем не хотелось, да и не нужно было. У нас были вполне деликатные отношения со всеми, без драк, ссор, скандалов, но и без особого трепета и любви друг к другу. Намеренно больших пакостей никто никому не делал – и этого хватало.

Жили мы в номерах по трое. Я, конечно, поселилась со своей подругой, третьей же оказалась дама, которая считала себя центром вселенной: запросто в полный голос разговаривала по телефону, когда мы спали, обожала хорошенько выпить, а ватные палочки давала только в долг, с отдачей. Первые две недели я молчала: думала, что у нее просто сложный период в жизни, поэтому она постоянно и днем, и ночью что-то кому-то орет в телефонную трубку. Но когда поняла, что это её стиль и образ жизни, то сказала прямо: «Мы не обязаны друг друга любить, но как минимум должны уважать, раз уж живем вместе». Мы спокойно, сдержанно поговорили, она согласилась, пообещала больше не доставлять дискомфорта. И слово свое держала – до первой попойки. Напившись, сказала, что будет вести себя, как хочет, что я ей никто, чтобы устанавливать правила. Скандал. Утро. Она как шелковая. Ну, ладно, думаю, перепил человек. Ровно такая же ситуация повторилась еще дважды, после чего я ей сказала: «Если есть претензии – высказывай их, когда трезвая, а если не хватает смелости, тогда молчи!». Больше к этой теме мы не возвращались, но в коллективе она была абсолютным изгоем, не выдержала и уехала домой за три месяца до конца контракта. Когда она улетала, почему-то плакала и говорила массу добрых, но неискренних слов, а мне так было неприятно это слушать, что я лишь сказала: «Мягкой посадки!» – и ушла. Нельзя всё время быть абсолютным эгоистом, а в последний момент всё осознать. Я в такие прозрения не верю.

Умом арабов не понять

Однажды, выходя из бара, я услышала ужасные крики на арабском. Похоже было, что происходит драка, поножовщина, убийство – не меньше! Я с опаской выглянула из-за угла. Там стояло около тридцати арабов, кричали – но пальцем друг друга не трогали. Покричали-покричали и разошлись! Разошлись, понимаете? Да меня это был шок. Как может такая толпа мужчин так яростно орать, осыпать друг друга проклятиями – и мирно разойтись? Наши русские мужики долго не разговаривают. Потом я всё поняла: у нас, у русских: «Замахнулся, так бей!», «После драки кулаками не машут», «Что за свадьба без драки!», «Что за шум, а драки нет?» – такой вот мы драчливый народ. А для арабов – «Зачем нам драться, дайте просто проораться!». Это, конечно, не арабская поговорка, а просто соображения русской «шпионки» в моем лице, но суть передана точно.

А еще они просто обожают показывать свое богатство. В принципе, наш бизнес на этой их особенности и основан. Сидит в баре шейх, дает цветы всем девочкам. Сидит еще один, заказывает песню, бэнд-лидер объявляет, что песня для этого господина, а он в свою очередь дает нам не по одному, а по три цветочка, например, и так по нарастающей. Порой они так заигрывались, что мы просто разрывались на сцене: тому спой, тому станцуй, а третий сам пляшет и ему надо, чтобы хлопали. В общем, после каждой такой бурной смены мы за кулисами подсчитывали свои цветы и смеялись над всякими забавными моментами, о которых даже вскользь не успевали сказать на сцене. А случались дни, когда посетителей было мало и цветов никто не давал.

Развлекались, как могли

В такие дни желания работать не было вообще. Зато хотелось дурить и заниматься на сцене ерундой. Наша менеджер была строга с нами, но всегда справедлива. После каждой такой смены мы получали жесткий выговор за кулисами, но каждый раз что-нибудь подобное повторялось снова и снова. Она сама проработала десять лет на сцене в Бахрейне, поэтому после смены нас отчитывала, а когда мы чудили на сцене, сидела в конце зала, показывала кулак, но при этом смеялась вместе с нами.  В один из таких «непутевых» дней работы не было вообще, сидели несколько столиков, но цветов никто не давал. Но один столик постоянно привлекал наше внимание: за ним сидел очень странный посетитель: он постоянно вскакивал, выкрикивал что-то, вдруг начинал танцевать какие-то ритуальные танцы, чем нас безумно смешил, мы его подбадривали, он чувствовал свое превосходство и чудил еще больше, а мы умирали от смеха. И тут включается моя фонограмма, и бэнд-лидер объявляет мою песню этому столику. Я округляю глаза, но иду за микрофоном. А песня была лирическая, романтичная, и вот я смотрю на этого клоуна и с серьезным лицом вступаю: «Горит душа моя, от рожденной тобой любви»… Это были первые и последние слова, которые я пропела. Я прсынула со смеху, и остановиться уже не могла. Хохотала не только я – весь бэнд чуть не валялся по сцене, бэнд-лидер просто спрятался за диджейским пультом и от смеха не мог встать. И только этот сумасшедший сидел на удивление тихо и не понимал, что же происходит. Фонограмма продолжала играть, моя подруга взяла микрофон и пыталась хоть как-то допеть, а слов почти не знала, при этом ее голос дрожал, потому что она еле сдерживала смех. В общем, со сцены меня попросили, потому что у меня в итоге потек весь макияж.

Еще, например, в нашем арсенале был ливанский народный танец – дабка, один человек всегда задавал ритм и движения, остальные повторяли. Однажды одна из девочек не могла попасть ни в одно движение: мы налево, она – направо, мы вверх, она – вниз. Не знаю, что с ней произошло, позже она говорила, что песню эту раньше не слышала и не могла уловить ритм. Но тогда мы так смеялись во время танца, что наш менеджер осветила свое лицо телефоном и жестом показала: убью! Это немного привело нас в чувство. А еще при входе в бар была «коварная ступенька» – небольшой подиум, о который очень многие запинались и просто влетали в бар, а некоторые даже падали к нашим ногам. Сдержаться, не рассмеяться в такие моменты было просто невозможно! А с моей подругой нас часто расставляли на разные концы сцены, как отсаживают друг от друга первоклассников за плохое поведение: мы часто дурили, вели себя как дети, а не как артистки. И всё это я сейчас вспоминаю с огромной любовью!

«Ещё скучать по мне будешь!»

Когда долгое время находишься в замкнутом пространстве, конфликты неизбежны. Нет никакой возможности выплеснуть эмоции, ты постоянно как в клетке, ты – артист, ты должен улыбаться. Никому не интересно, что у тебя внутри, люди приходят после трудового дня не пожалеть меня и увидеть, как же мне тяжело, а отдохнуть, отвлечься от проблем и рутины. Раз уж вышла на сцену, будь добра, как говорится.

Но где взять силы, когда эмоциональное состояние уже на грани нервного срыва? Закрытая система давит и ломает очень сильно, поэтому вымещаешь злость, как ни прискорбно признавать, на самых близких. Так и мы с моей подругой последний месяц, когда сил не осталось вообще, когда и второе дыхание, и третье было уже позади, стали сильно ругаться по пустякам. Кричали друг на друга, обвиняли в каких-то бытовых глупостях, а потом обнимались и своеобразно признавались друг другу в любви: «Ну, реально ты меня уже так достала, ну как тебя не прибить! Как вынести тебя эти дни!?» Она отвечала: «Ничего-ничего, еще скучать по мне, плакать будешь!», а я смотрела на ее уже такое родное лицо и отвечала: «Конечно, буду!». И не обманула.

Формула для форы

Как один из самых крутых дней на контракте я вспоминаю «Формулу-1». Это была та самая разрядка, которая дала нам сил еще на пару недель. После каждой рабочей смены мы за кулисами объявляли: «Десять дней до “Формулы”!», «Семь!», «Три дня!». И вот долгожданный день настал. Первый раз нас отпустили без секьюрити, под ответственность менеджера и бэнд-лидера. Наверное, те, кто видел нас со стороны, подумали, что мы не дружны с головой. Первый раз за столько месяцев мы почувствовали свободу! Простую человеческую свободу! Когда можешь идти куда хочешь, бежать, вместе и врозь, отдельно и толпой, и никто не идет сзади и не говорит ни слова! Кислород ударил в голову сильнее алкоголя. Там была огромная развлекательная программа. Нас окружали гимнасты, каскадеры, циркачи, клоуны, танцоры, певцы. Снежный павильон, где можно было кататься с горки, на коньках, тюбингах, просто играть в снежки. Масса экстремальных развлечений, например, многометровая тарзанка. По территории ходили кибер-барабанщики в странных доспехах, они в такт барабанили и танцевали при этом. Собственно, мы приняли это за танцевальный батл. Уже не они нас, а мы окружили их, и стали повторять их движения. Мы визжали как дети, так нам всё это нравилось. Потом нашли место, где для детей выдували большие мыльные пузыри, а они их лопали. А чем мы не дети? Встали с ними в линеечку и, пользуясь превосходством в росте, взрывали эти пузыри. Недолго, конечно: нас быстро пристыдил бэнд-лидер, и мы убежали оттуда. Потом всех посетителей автобусами доставили до места проведения самого заезда. Это было самое скучное из всего мероприятия. Первые несколько кругов весь бэнд кричал от восторга, а потом у всех заболела голова от шума, и мы, как никто, наверное, радовались окончанию заезда и праздничному салюту. Домой приехали обессилевшие, но счастливые. А после – не с корабля на бал, а наоборот. В этот день мы вышли с опозданием на два часа, но отработали, как положено.

Рамадан – время прощаться

Время тянулось, все были выжаты как один когда-то большой, полный сока лимон, от которого уже мало что осталось. Я пробыла там семь месяцев, а некоторые девочки – одиннадцать. Тяжелый труд, борьба с системой, правилами и с самим собой. И вот он, последний рабочий день – последняя ночь перед Рамаданом. Все увеселительные заведения в этот период закрываются, страна будто вымирает. По традиции в последний рабочий день девочки надевают свои платья, а не сценические костюмы, и мы этому были несказанно рады. С нами пришли попрощаться многие постоянные посетители, которые стали нам уже как родные. На сцене мы дурачились, вспоминали забавные моменты, чуть не плакали от радости, но расставаться было грустно: ведь никто не знает, как сложится судьба, может, мы больше никогда не увидимся, от этого становилось как-то не по себе. Вспоминали, как ночи напролет расшивали костюмы, и кричали, как теперь хотим сжечь их от радости, что едем домой. Бэнд-лидер объявляет последнюю песню – не вечера, как обычно, а целого сезона. Благодарит всех, кто был с нами всё это время. А мы визжим, перекрикиваем его, эмоции бьют через край. Вот и закончилась наша маленькая бахрейнская сказка! Такая разная, не всегда добрая, но всегда поучительная и интересная.

В Бахрейне мы пробыли еще два дня. Всегда возле нашего бара стояло множество машин, полно народу, крики, песни из окон автомобилей. А тут идем на ужин (наш бар и ресторан, где мы питались, находились в одном здании в ста метрах от отеля), а город вымер. Апокалипсис, не иначе. И так грустно и тоскливо на душе. Как будто какая-то маленькая жизнь закончилась. Входим в ресторан, а там почти все накрыто белыми тканями (это помещение также закрывалось на Рамадан), это уже было жутко. Даже есть не хотелось.

На следующий день, перед отлетом, поехали в шопинг-центр, уже без секьюрити. Бэнд-лидер предупредил, что нужно одеться максимально закрыто. Что ж, не проблема, мы привыкли, что в Бахрейне желательно прикрывать колени, плечи, и всегда к этому относились с пониманием и уважением. С началом Рамадана пришлось закрыться еще сильнее. С покупками управилась быстро, хотела присесть в кафе, но все они были закрыты, ведь ни есть, ни пить в это время нельзя. А я, как назло, жутко захотела есть. Пошла в супермаркет, купила йогурт, булочки и сижу, себя искушаю. Понимаю, что есть и пить при всех будет огромным неуважением к их празднику. Терплю. Звонит бэнд-лидер, говорит, что ждет нас в машине. Я, радостная, бегу: наконец-то поем! Ну, уж нет. Он говорит, что тут слишком много народу, надо отъехать, что так откровенно есть при них не стоит. В общем, пила и ела булочки только в движении, а на светофорах, когда рядом останавливались машины, он говорил: «Убирай!». И я прекращала хомячить. А что поделать, коль оказались в чужой стране, будьте добры соблюдать приличия и уважать обычаи.

Таким был мой последний день в Бахрейне. А после – расставание в аэропорту. Объятия, мокрые глаза и обещание моей белоруске, что обязательно еще увидимся. А обещания я привыкла сдерживать. И опять не обманула. Но это уже совсем другая история...