Позаброшен в саду самокат,

И угасло беспечное лето.

Обнимаю на память закат –

Продаю вместе с горьким рассветом.

Для души оставляю росток –

Память горькую с привкусом мяты,

Со стихами забытый листок,

Пожелтевший, изрядно помятый.

Разожгу новой жизни пожар,

Разуверюсь в точнейших приметах...

Смотрит сверху пылающий шар

На моё повзрослевшее лето.

* * *

На рукавицах января

Искрится снег.

В ладонях – горькая заря,

Рябин красней...

Я сердцем вновь и вновь ловлю

Забытый сон.

Молюсь не богу – королю

Под праздный звон.

Сорвётся дождь сухим вином,

И воздух пьян.

А на тропе твоей давно

Растёт бурьян.

Седлаю черного коня

Да на ветру...

Я отберу тебя у дня,

Я отберу!

***

На блюде больного застывшего дня

Останется гроздь золотых виноградин.

И три вороных непослушных коня

Утонут в пурпурной рассветной прохладе.

И соткан из тучи спасательный круг

В сияющих зорях неверного солнца...

Добраться б до ласковых песен и рук,

До сердца, до мира – до самого донца!..

***

Я танцевала в пекле.

И я пела

Тебе

О гондольерах и кинжалах,

И жилки, как серебряные жала,

Тянулись из фарфоровой руки.

А у реки

И речи, и ручьи

Тянули струны к обожжённым пальцам.

На языке порывистого танца

Меня тогда Сивиллой нарекли.

Спасала ночь.

И серая сирень,

И паутина скользкой лунной пудры.

Впивалась темень в бронзовые кудри

И с жадностью глотала каждый слог.

Я пью огонь

С гранатовой водой

И вытравляю голос алым дымом,

Чтобы твое отравленное имя

Узнать никто не смог.