Билет в один конец

Эльвира Николаевна очень открытый и приветливый человек. Годы не властны над ее природной красотой. Удивительные глаза василькового цвета излучают тепло и какую-то внутреннюю радость. Эта женщина, оказавшаяся в младенчестве в концентрационном лагере, несмотря на все выпавшие на ее долю испытания, считает себя везучей. В каких бы жутких обстоятельствах они ни оказывалась, какая-то неведомая сила направляла ее на путь спасения. Вот и тогда, в эстонском концлагере Клоога она выжила – единственная из всех содержавшихся там детей…

– Я должна была родиться в Ленинграде. Папа с мамой жили в северной столице на улице Марата, 7, почти на Невском, – вспоминает Эльвира Михайлова. – Но когда началась война, отец ушел на фронт, а в августе 41-го беременная мною 18-летняя мама решила навестить родственников. На выходные поехала в Кингисеппский район, в деревню Евсеева гора. Это рыбацкий поселок на берегу Финского залива. День пробыла там, а вечером вернуться домой уже не смогла. Немцы осуществили прорыв и заняли Кингисепп.

Я появилась на свет 7 декабря 41-го года. В это время в Ленинграде уже был пик смертности блокадников. Умерли мать отца (моя бабушка), его сестра… Все наши родственники, которые там жили. Наверное, не стало бы и нас с мамой, если бы не эта ее поездка… Деревенские тогда решили, что это временно, надеялись, что скоро наши немцев потеснят. Ушли в лес, выкопали землянки и жили там до поздней осени. Была среди них и моя беременная мама. Но начались морозы. Пришлось возвращаться в деревню, занятую немцами.

Те играли в демократию. Года за два до войны на дедушку написали донос: якобы у него есть личный корабль. Энкавэдэшники пытались выбить из него признание. А потом местные жители написали жалобу на доносчика, от которого многие тогда пострадали. Немцы узнали об этой истории и доносчика казнили. Долго он потом висел в центре деревни в назидание…

Горшочек с маслом

– Какое-то время жили «под немцами». Однажды они угнали весь скот, а потом и людей загнали в телячьи вагоны и увезли в Эстонию. Вся семья – я, мама, бабушка и дедушка – оказалась в концлагере Клоога, где хозяйничали власовцы. Когда проходили через ворота, охранник приметил маму – молодую крепкую красивую женщину – и предложил ей мыть котлы. Мама сообразительная, конечно, сразу согласилась. В результате это стало спасением, причем не только для меня и нашей семьи, но и еще для многих узников.

Она наскребала пригоревшую пищу и тайком подкармливала весь наш барак, который располагался около крематория. Поначалу там было очень много народу, так что спать всем одновременно не получалось, только по очереди. Когда у кого-то случался срыв стула, человека тут же расстреливали вместе с его ближайшим окружением – немцы боялись дизентерии. Кто-то погибал от голода и болезней, многих отправляли в крематорий. Он дымил постоянно, народ уходил туда нескончаемой чередой. Настал момент, когда в бараке стало просторно…

Как мог выжить младенец в таких условиях – я и сама удивляюсь. Тем более что молока у мамы не было. Бабушке удалось пронести в концлагерь под юбкой горшочек с топленым козьим маслом. Вот так мама и бабушка меня спасли: бабушка маслом драгоценным прикармливала, а мама – пригоревшими объедками.

Рядом за колючей проволокой был еврейский лагерь. Судя по всему, там людей совсем не кормили. Они просили поменять золотые сережки, зубные коронки – что кому удалось пронести – на кусочек хлеба. Узники рыли огромный котлован, потом тех, кто копал, сталкивали в него, следующая партия забрасывала живых людей бревнами, эту партию тоже сбрасывали в яму и снова летели бревна... Такой вот делали немцы «сэндвич», чтобы не тратить силы на крематорий. Трупов были тысячи!

Счастливый корабль

– В концлагере мы пробыли больше года. А потом немцы заключили договор с финнами, и последние потребовали «своих» прислать в Финляндию. Дело в том, что мы по документам – ингерманландцы, ижорцы. Это субэтническая группа финнов. И вот отправили нас «домой» на пяти кораблях. Но когда Финский залив переплывали, наша авиация эти корабли стала бомбить. Четыре судна днем пошли ко дну, только наш корабль ночью добрался до Финляндии. И снова – везение!

Чистили нас в банях очень долго. Выдавали ковш воды и… высоченная финская температура – больше ста градусов, от чего моя бабушка каждый раз добросовестно падала в обморок. Одежду тщательно дезинфицировали и чуть-чуть нас подкармливали. Когда мы немножко окрепли, стали нас разбирать по хозяйствам батраками. Нашу семью забрали полным составом к одному хозяину. Мама раздаивала 17(!) первотелок. Те, кто в теме, говорят, что даже одну раздоить – адский труд! Бабушку сразу взяли на кухню: она очень хорошо готовила – и я находилась при ней. В Финляндии у нас было много родственников, но когда по возвращении из концлагеря мы пытались наладить контакты, ни одна семья не пустила нас на порог.

В маму влюбился младший брат хозяина, зажиточный, неженатый. Ему 30, маме 20. Стал ухаживать за ней, даже сделал предложение. Но мама сказала, что любит своего Коленьку и будет продолжать его искать.

Договор со Сталиным

– Я была первым и единственным ребенком в семье. Взрослые ничего не рассказывали детям об ужасах войны. Это не только меня коснулось. Многие ровесники признавались, что родители категорически не хотели вспоминать об этом жутком времени. Морально было очень тяжело, детей не хотели грузить негативом и боялись, конечно. Дети ведь разговорчивые, могут что-то лишнее сболтнуть. Даже когда я подросла, мама мне ничего не говорила, только бабушка делилась отрывочными воспоминаниями. Иногда я улавливала что-то из разговоров взрослых. Потом уже, будучи взрослой, всю информацию систематизировала.

…Через некоторое время мы официально стали финскими подданными, получили документы, и мама пошла работать на аэродром. В сентябре 1944 года финны заключили договор со Сталиным. Но и до этого мама всё время обивала пороги посольства, просила, чтобы нас отправили на Родину и, конечно, продолжала поиски папы, писала всевозможные запросы. Даже ночевала порой у дверей посольства.

Немцы перед тем, как уйти из Финляндии, решили уничтожить аэродром. Сочувствующих коммунистам финнов загнали в амбар, заперли и стали бомбить. Вот этот эпизод я уже очень хорошо помню. Пикирующий бомбардировщик, жуткие крики… С тех пор рев самолетного двигателя не могу слышать без слез.

Наконец, согласно сталинскому договору, нас выслали в Союз. На Родину-то нас вернули, но не в Ленинград, а… в Вологодские леса, на лесоповал. Это было в конце ноября. Поселили в барак. Холодно, ни теплой одежды, ни запаса продуктов. И карточки не выдали. А без них не выжить!

Но и тут нам повезло. Ведь основную массу ингерманландцев погрузили на поезд и отправили в Сибирь. Высадили посреди поля с глубокими сугробами, где на сотни километров ни души… Спустя много лет я случайно услышала по радио, что финны чувствуют свою вину за то, что по договору со Сталиным отпустили финно-угорцев в Россию на верную смерть.

Дикий щавель

– Очередная тяжелая зима. И снова было нечего кушать. Бабушка ходила по деревням, собирала картофельные очистки на помойках. Мыла, варила. Но поскольку этого было мало, она добавляла в варево опилки и делала лепешки.

Как-то в начале весны бабушка в очередной раз пошла на помойку, насобирала чего-то съедобного, но обратно донести не смогла – упала по дороге. Мимо проезжал сосед. Бабушку он взять не смог, но ценный груз – очистки – привез и маме сказал, на каком километре лежит и умирает от водянки бабушка. Мама ее на санках привезла домой.

Бабушка лежала вся серая, обессиленная. Казалось, нет никаких шансов на выздоровление. Между тем становилось все теплее, природа оживала. И тут мне кто-то из детей подсказал: «Вон там, в лесочке на пригорке есть такие маленькие кислые листочки. Ты их рви, они съедобные». Помню, как я эти листочки… нет, не ела. Я их жрала!

Когда я слышала запах хлеба из соседнего дома, понимала, что мне никто и крошки не даст. Но все равно всякий раз сидела под дверью и скулила – так есть хотелось! И тут вдруг, наконец, я могла наесться вдоволь. Это был дикий щавель. Я им не только сама объедалась, но и бабушке приносила. И что вы думаете? Она на нем поднялась! Там же витамин С...

Любовь до гроба

– Мама продолжала вести переписку, но найти отца по-прежнему не могла. А потом закончилась война, и к маме опять посватались. Это был арийского типа красавец. Этого «арийца» я терпеть не могла! Мама недоумевала, почему я его так ненавижу? И однажды, когда уже договорились, что он нас заберет, она случайно стала свидетельницей отвратительной сцены. Проходя мимо, он столкнул меня ногой с крыльца, на котором я сидела. В следующий раз, когда он приехал, мамы для него уже не было – пряталась.

Приходил к ней еще один мужчина. В моей детской памяти он остался как очень хороший человек в плащпалатке. Он и ко мне очень по-доброму относился. В итоге он отвез нас к себе домой в Екатеринбург. Помню, Николай Алексеевич на вокзале купил мне что-то удивительное! Две вафельные лепешечки, а между ними – такая вкуснятина! Это была фантастика, что-то неземное! Мороженое я тогда попробовала впервые.

Просто спас он тогда нашу семью! И его, и маму, и бабушку я всегда называла на «вы» – ну это по-ленинградски. Он был на 20 лет старше мамы и очень ее любил. Но она продолжала разыскивать папу и не давала согласия на брак.

И вдруг в 51-м году ей сообщили, что Воронин Николай Дмитриевич проживает по тому самому адресу, где жила их семья до блокады. Как потом выяснилось, он тоже все время слал запросы, но папе отвечали, что семья была отправлена в концлагерь и, вероятно, все там погибли. Он ведь даже не знал, что родилась дочь, и в 50-м году женился на женщине, у которой был сын аккурат моего возраста. Когда мама нашла моего отца, его молодая семья уже ждала общего ребенка.

Мама приехала в папе в Ленинград. Они встретились, пообщались, поплакали и… решили уже ничего не ломать. По возвращении в Екатеринбург мама и отчим зарегистрировались, и он меня официально удочерил, дав свою фамилию. Это было чудесное детство! С отчимом связаны самые светлые воспоминания: устраивали домашние музыкальные концерты, ходили в походы, катались на лыжах, рыбачили, варили уху. Так хорошо даже к родным детям далеко не все отцы относятся. Я его очень любила, но мама полюбить его так и не смогла. Первый муж навсегда остался в ее сердце.

…Родного папу Эльвира увидела в первый и в последний раз, когда сама была беременна. Побывала в Питере в гостях у его семьи, пообщались. А когда пошел дочь провожать, со слезами на глазах вспоминал о маме, с которой так жестоко разлучила судьба. Они так и любили друг друга на расстоянии до конца своих дней.

Полвека с вузом

По окончании института муж Эльвиры Владимир Глазырин (в будущем главный архитектор Челябинска. – Авт.) получил распределение в Челябинск. К тому времени и она окончила горно-металлургический техникум в Свердловске. В 1964 году поступила на работу в ЧПИ в лабораторию аналитической химии, училась в «политехе» на вечернем отделении. Так и задержалась в стенах вуза практически на 50 лет. Была инженером на кафедре аналитической химии, потом заведовала лабораторией.

Очень интересная была работа на электронном микроскопе с анализатором. Эльвира Николаевна проводила исследования, изучала содержание элементов в частицах, вела лабораторные работы со студентами, радовалась, когда в распоряжении института появился первый японский электронный микроскоп. Счастливая! Всегда везло в работе, везло на хороших людей. Сама всегда старалась никому не омрачать жизнь. В этом, наверное, и есть секрет душевного комфорта, который излучает моя героиня.

Жизнь Эльвиры сложилась удачно, несмотря на все испытания и трудности. Постоянно входила в полосу везения, даже в самых страшных обстоятельствах все разрешалось в ее пользу. Но о том, что узницей была, до определенного времени не распространялась. Стоило написать об этом в анкете, никогда бы не выпустили за границу. Да и бумаг долгое время не было подтверждающих. Деревню фашисты сровняли с землей, в Питере ничего не сохранилось. Только в финском архиве удалось добыть документ о том, что существовала такая девочка и что она была в плену.

* * *

…Война. Одна беда на всех. Страшное испытание! Ученые пришли к выводу, что страх голода генетически врезается в память последующих поколений. Так и есть. Дочь Эльвиры Николаевны действительно очень щепетильно относится к еде и никогда не выбрасывает продукты.

– Мама уже в мирной жизни долго не могла вдоволь наесться. Когда отменили карточки, на завтрак, обед и ужин все время ела хлеб, намазанный маслом и посыпанный сахаром. Когда я лежала в больнице, она и мне эти бутерброды приносила, потому что «вкуснее ничего в жизни не бывает!» – едва сдерживает слезы Эльвира Николаевна. – Бабушка дожила до глубокой старости. А когда покинула нас, в ее чемоданчике под кроватью обнаружили много «вкусностей»: высохшие кусочки белого хлеба, яблочки, котлетки… Всё лучшее старалась сохранить семье на «черный день».