Из досье

Андрей Владимирович Епимахов, доктор исторических наук, доцент. Заместитель директора по научной работе Института медиа и социально-гуманитарных наук ЮУрГУ. С 1984 года руководит отрядами археологических экспедиций. С 2002 года член Европейской ассоциации археологов (ЕАА), с 2013 – Всемирного археологического конгресса (WAC). Лауреат национальной премии «Профессор года». Награжден почетной грамотой Министерства науки и высшего образования РФ. Автор более 300 публикаций, в том числе четырех авторских монографий и более десятка глав коллективных монографий.

Перспектива открытий

– C чем связан интерес китайцев к теме древнего Урала?

– Китай, начиная с бронзового века, оказался вовлечен в системы евразийского масштаба. Ответы на многие вопросы истории древнего Китая могут быть найдены только при обращении к материалам Северной Евразии. Важной частью этого пространства является регион Урала и Западной Сибири.

– Почему вы выбрали археологию в юности?

– Еще в отрочестве, в составе группы школьников на раскопках в Казахстане под руководством Геннадия Здановича я понял, что археология дает возможность делать открытия и полевые, и кабинетные. Степень самостоятельности была огромной! В 80-е годы прошлого века я, будучи студентом второго курса, уже начал самостоятельные исследования. Очень рано стартовал, и в профессии, как мне кажется, оказался не случайно.

– К каким выводам вы пришли, изучая историю? Больше выводов оптимистических или пессимистических?

– Ответ не будет простым. Хотя бы потому, что главный сделанный вывод – в истории нет и не может быть простых ответов. Когда говорят «это очень легко объясняется», как правило, люди либо чего-то не знают, либо чего-то не хотят знать. Не скажу, что все просто в физике, но там закономерности. А мы пробиваемся к этим закономерностям через деятельность людей, которые могут поступать так, а могут и этак.

Еще один вывод: археология – дисциплина благодарная. Если ты посвящаешь себя ей до конца и идешь по тому пути, который выбрал, результат все равно будет. Возможно, не совсем такой, как ты планировал, может, что-то поменяется в концепциях, но вывод или группу выводов ты получишь. Это полная самореализация. Глобальное удовлетворение от решения самых сложных задач. А если так, будешь этим заниматься независимо от каких-то внешних условий. Тем более что они меняются все время.

Какие были люди?

– Вы сейчас ответили на мой вопрос с научных позиций, а меня интересует немного другой ракурс – человеческий. Какие они, люди?

– Как писал классик «москвичи все те же!» (смеется). Беда в том, что мы не видим людей. Мы видим результаты их деятельности, и наша оценка этих результатов меняется. Она зависит от наших сегодняшних представлений. Знаете, что мы можем реконструировать точно и понять? Обыденную сферу. Как человек скот пас, ел, воевал… Но над этим всегда хочется подняться, воспарить над горизонтом и увидеть, как человек думал. А эта часть, пожалуй, самая сложная, и это всегда уровень гипотез.

Что-то мы видим, что-то не видим и не понимаем, просто не на что опереться. В той эпохе, о которой я пишу в монографии, переведенной на китайский язык, нет письменности. Перед нами только результаты решений людей. Но даже то, что нам удается делать, шаг за шагом продвигает нас к человеку. Сегодня мы хотим его понять во всей его полноте.

– Разрушение фактами гипотез – это большое разочарование?

– Я к этому очень хорошо отношусь. Когда факты перестают совпадать с твоими построениями… Сталкивался с этим не раз. В конечном итоге, все наши реконструкции – это некое огрубление действительности. Мы строим какую-то схему. Нам так удобней. Но рано или поздно факты приходят в противоречие с нашими замечательными построениями, очень логичными и красивыми, и наступает момент интеллектуального вызова, очень интересный и приятный для меня.

Когда ты делаешь одно и то же, кажется, что все получается. И вдруг бах – ан нет... И картина оказывается гораздо интереснее, чем это представлялось в момент твоей «окончательной» реконструкции. Получается, все не так просто, не так обыденно. Но никакого кризиса жанра у меня от этого не возникает.

Исторический контекст

– Раскопки сопряжены с трудностями бытового характера. Долго учились их преодолевать?

– Я вполне городской юноша был, когда попал в экспедицию впервые, и физически мне было довольно тяжело. Тощий, длинный и, конечно, абсолютно не приспособленный к проживанию в палаточном лагере. Но все эти трудности преодолеваются довольно быстро. Сегодня у нас уже никакого экстрима в этом смысле нет. Есть максимально эффективная работа.

– То есть погоду угадываете, в палатках не живёте, еду привозят?..

– В палатках живем, еду готовим, но это хороший опыт адаптации и формирования коллектива, как бы это высоко ни звучало. Для ребят сегодня это предельно полезная вещь. Многие из них без родителей вне дома больше дня не были, а мы выезжаем недели на три-четыре. Многие лопату первый раз в жизни видят. Главное – быть морально готовым к трудностям, всему остальному научиться не очень сложно.

– А есть опасность, что, будучи неопытными, ребята что-нибудь нарушат в раскопе или что-то положат в карман?..

– Нарушить опасность есть. Чтобы этого не происходило, проводится инструктаж. А что касается кармана... У нас каких-то особых ценностей обычно не бывает.

– Но золотишко-то попадается? Сарматов…

– Я не работаю на таких памятниках. Мы с самого начала объясняем, что возможные находки материальной ценности за редким исключением не представляют. Зачастую для нас гораздо важнее даже не сама находка, а ее контекст. Я вообще очень люблю истории про контексты. Помпеи – знаменитый памятник. Копать его начали в XVIII веке. Один из участников раскопок вскрыл надпись из бронзовых букв. Обрадовался, собрал их и понес показать руководителю группы. В итоге получился набор букв, а что же там было написано, выяснить не удалось.

В последнее десятилетие мы фактически имеем дело с 3D-моделями. Это и упрощает работу, и создает абсолютно другие возможности для анализа. Археология инструментально сделала очень серьезный шаг вперед.

Главный инструмент

– Между тем главный инструмент археолога – голова, а не лопата, по вашему меткому выражению. Вам что большее удовольствие доставляет: думать или копать и находить?

– Невозможно копать, не думая. Первые интерпретации возникают уже на стадии планирования раскопок. Сейчас по большей части я веду полевые работы уже целенаправленно, чтобы решить какие-то конкретные вопросы. Так что мыслительный и двигательный процессы не разделены. Но сказать, что я не получаю удовольствия от полевых работ, язык не повернется, поскольку это весьма бодрящая часть и всегда есть элемент неожиданности, сюрпризы. С каждой находкой все больше загадок.

Откуда и куда

– У археологов ЮУрГУ есть прорывные исследования?

– Сейчас мы взялись за новую, очень сложную и наукоемкую тематику – изучение мобильности и миграции. Предполагается создание инструмента для тестирования. Человечество на протяжении всей своей истории на одном месте, как правило, не сидело, за исключением относительно короткого земледельческого периода, когда крестьяне жили около своего дома. Все остальное время человечество двигалось. И бронзовый век, который мы изучаем, не исключение. Картина в сегодняшнем своем варианте состоит из догадок. А мы пытаемся создать проверяемую систему, в которой будет видно, откуда прибывали группы и как они сезонно двигались. Мы должны построить принципиально другого уровня по доказуемости и насыщенности фактами модель жизни. Речь идет об изучении изотопов, о палеогеномике. Уже есть данные, которые можно обсуждать. Если удастся синтезировать эти составляющие, мы получим то, чего хотим. Пока мы в начале пути. По счастью, наши устремления поддержал Российский научный фонд, и мы надеемся в ближайшее время совершить прорыв. Ничего похожего по систематичности исследований пока на территории России не делалось. На Западе такой опыт есть. Но мы применим авторские подходы и надеемся, что наши результаты будут более достоверными, чем те, которые получили зарубежные коллеги.